Прямо и наискосок - Виктор Брусницин

Нодар говорил грязновато и у Андрея вызывал наибольшее любопытство. Смуглый, поджарый, с точеным серповидным носом, он имел манеру закреплять резинкой в пучок длинные, смоляные волосы. Его мутные, безразличные, но странно притягательные глаза – как оказалось, следствие курения травки – выдавали жестокость. Говорил редко, но обильно.

– Мужики, снова в сехе грас! Я прошу, минэ продуксия нэ надо, но давайте делать чисто. Что ми, животные свиньи что ли какие-чтоли? Смотри за миной, как это дэлят… – Хватал веник, делал пару бесполезных движений, далее, бросив веник посреди комнаты, в отчаянии вздымал к голове руки. Впрочем, его никто не слушал и убирались, да и то весьма недобросовестно, лишь в конце смены, справедливо считая это бесполезным занятием.

Работали в цехе Сергей, Вовка, молодой шалопутный парень, брат жены Азиза, и Слава, бывший таксист, как и Нодар, любитель травки, но в отличие от того еще и почитатель зеленого змия. Дня через два после появления Андрея Слава ревниво и недоброжелательно высказался:

– Ты особо здесь работать не рассчитывай, скоро из Тбилиси народ подъедет. Ты – случайный.

Верно, попал сюда Андрей благодаря редкой удаче. Заработки были бешеные, при этом не требовалось особых физических усилий и никакой квалификации. За одну отливку, «удар», Азиз платил рубль. За двенадцать часов смены вдвоем делали по четыреста с лишним ударов. В институте Андрей получал за месяц много меньше. После смены шли спать в расположенное рядом общежитие, через двенадцать часов снова на работу. Процесс был непрерывный, ибо продукция, что называется, шла влет. Нодар с Яремом ежедневно привозили с реализации полиэтиленовые мешки денег.

Удача сложилась из того, что Сергей работал до той поры в объединении, в другом цехе и был специалистом практиком по литьевым механизмам. Когда Азиз затеял дело, ему порекомендовали его. Сергей устанавливал машины, настраивал и запускал. Рабочих Азиз привез из Тбилиси – родственники или друзья. Но это произошло позже, а на период раскачки хозяин дал подручному возможность подобрать подходящего человека. За литьевой машиной Андрей проработал неделю, дальше начали подъезжать основные люди. Однако на подхвате продержался еще пару недель. Деньги получал уже не те, но приличные.

Именно в минуты однообразной работы начали возникать у него мечты о записи своих песен. Вообще говоря, сделать это более-менее качественно при возможностях Румянцева было реально. Но исполнять их пришлось бы составом. Однако как только в воображении появлялся кто-либо кроме нашего парня, удовольствие от фантазий бесследно исчезало. Причин этого не понимал. Странный, необъяснимый бзик – отчего-то никого, даже Светлану к сочинениям своим не подпускал и однозначно не собирался.

На заработанные деньги Андрей купил какие-то шмотки жене, а остальное, правда, по случаю, вбухал в очень качественный магнитофон. Уже имелся плохонький и покупка могла показаться нелепостью, если б он не понимал – это первый, пусть импульсивный шаг. Однако чтоб стать последовательным, Андрею понадобилась бы еще куча дорогой аппаратуры – в его условиях без посвящения понимающих людей в затею реализация невозможна. А тут вставала стена.

Отчетливо стало ясно, он обладатель пунктика, комплекса, идиотизма, наконец, когда состоялась одна запланированная встреча со старым знакомым, имеющим выход на качественную аппаратуру. Андрей готовился, прорабатывал варианты обтекаемого, на уровне намеков, разговора о желании кое-что записать. Во время встречи обзавелся непреодолимым ступором, так и смолчал, затем ненавидел себя смачно и продолжительно. А после того, как в процессе нескольких пьянок тащил из себя предложение выдать на общий слух «какое-либо-нибудь» и в самые ответственные моменты зов был заглушен неведомым чувством, когда еще и добавился анализ всех последних похождений, понял окончательно – бесхарактерен, никудышен, безнадежен.

И как раз здесь судьба совершила дерзкий кульбит.

***

Сергей, продолжая работать в цехе после ухода Румянцева, время от времени приезжал на два-три дня в город. Непременно сидели семьями с выпивкой, разговорами. Симпатия была обоюдная, тем более жены крепко сблизились. Понятно, Сергею приятно было говорить о работе:

– Что бы они без меня делали! Тут обмотка перегорела. Восемь часов простояли, два проводка связать не могли. Так бы и стояли, пока за мной сбегать не догадались.

– Слущи, дарагой, – обращаясь к Андрею и подражая хозяевам, шутил Сергей, – думаю мащина брат. Девятка путовий предлагают, ти как думаешь?

Между тем вскоре общий благостный настрой Сергея стал утихать.

– Блин, – сердечно возмущался он, – там один козел есть. Ти, Сарожа, харощи щаловек, но ти не наш щаловек… Фуфлыжник же на деле последний! Три дня учил его пресс-форму разбирать. Ты, например, за день научился.

Давление, вероятно, присутствовало. Из русских остались двое, он и Вовка. Но тот родственник, а нужда в Сергее как в специалисте уже отпала, сами овладели процессом.

Однажды во время очередной посиделки Андрей, не движимый какими-то предварительными соображениями, а так, с кондачка, спросил:

– Серега, а почему ты сам такое производство не организуешь?

Тот от неожиданности разве не опешил.

– Так это… не знаю… – Впрочем, тут же обрадовался: – А-а, пресс-формы же нет!

Действительно, основная проблема заключалась в пресс-форме. Это была сложная, качественная, требующая высокого профессионализма в изготовлении конструкция. И тут Румянцева осенило, существовал человек, способный изготовить подобную вещь. Но сейчас Андрей смолчал, однако мысль уселась прочно и неспокойно.

Надо же так случиться, что недалеко от этого разговора Румянцев встретит того парня. Об этом персонаже надо сказать особо, потому что события будут складываться при его ощутимом участии.

***

Тесные отношения с Виктором – сверстники кликали его Чайкой (замысловатая производная от фамилии Нечаев) – начались со школы, после эпизода экстравагантного: Чайка начистил Андрею физиономию.

Это был высокий статный красавец с великолепной шевелюрой, дерзким, даже отчаянным характером и непомерным властолюбием. Он любил устраивать в учебном заведении профилактики. Объекту, заведенному в туалет на перемене его подручными, лениво говорил:

– Ну что, фруктоза. Ходят слухи, что вы испытываете лень к учебному процессу, – и совал кулаком в сопатку.

Естественно, Андрея, в девятом классе переведенного в эту школу, удостоили профилактики. По недоразумению, молва о Чайке его еще не тронула, он сдал сдачи, за что был примерно поколочен. Однако тот вскоре проявил к Румянцеву необъяснимый интерес, они крепко сдружились. Собственно, Виктор первый посвятил нашего друга в практические прелести нездорового образа жизни. В течение последующих лет учебы ребята были, что называется, не разлей вода, и охладели друг к другу через пару лет после школы, когда Андрей окончательно окунулся в жизнь студенческой элиты – Чайка, избегая службы в армии, поступил на оборонный завод (упоминали, трояки).

Охлаждению способствовал случай, который просится в отдельные строки.

Чайка был богат братом, человеком феноменальным и роскошным. Но речь пойдет не о нем, а о мотоцикле, которым тот обладал. Это был агрегат фирмы Ямаха, потрясающая по необычности, тогда и фирму-то плохо выговаривали, и качеству вещь. По широте Чайки старшего (страшного, говорили во дворе) младший и Андрей пользовали средство передвижения беспощадно.

Как-то раз поехали на Чайкином мотоцикле в деревню. Там жила многочисленная родня Румянцева – мать здесь родилась. Тетка Ефросинья, душа – детство парень у нее провел – пельменями потчевала, брагой: племяш любимый на бравом мотоцикле прибежал, положено. Как смерклось, в клуб прикатили, Андрей за рулем. Перед «парадным» погремел мотором – а как же. Хлопцы деревенские руки жали – вместе в детстве «дурели» – механизм гладили, диковинная штука. Наливали водку в закутке.

– Баской мотосыкл, – говорили уважительно.

– Сто шестьдесят на дублере дали. Когда двое сидят и зад не прыгает, – внушал Андрей.

Девицы шушукались, хихикали, взглядами пестовали. Одна смелая поздоровалась. Спьяну Андрей еле признал – сестра далекая.

– А ты ничо, – комментировал, – подросла.

Девица на два года всего и младше была, шестнадцати лет.

– Ну, садись, прокачу.

Чайка строго взглядывал:

– Стоит ли?

– Не мохай, – важно ронял Андрей.

Чуть не упал, в бездорожье завез. Сестра и хихикать перестала, так коряво вез.

Через час Андрей распорядился – пылал вечер, кружились лица в хмельном хороводе, бился в груди колючий жар азарта – вязко, шатко направляясь к мотоциклу: